Листая старый календарь: 30 сентября 2011 год

За что владимирские офени едва не убили питерского писателя. Об интриге давно минувших дней расскажет автор нашей традиционной краеведческой рубрики Валерий Скорбилин.

180 лет назад, 25 сентября, или 7 октября по нынешнему календарю,1831 года, родился Сергей Васильевич Максимов, писатель, этнограф, мемуарист, почётный академик Российской академии наук по отделению русского языка и словесности. Оставленное им литературное наследие оказалось не подверженным забвению, поскольку отразило с документальной, исторической точностью характерные черты народного быта России 2-й половины 19-го века. Необыкновенно ценные наблюдения почёрпнуты Максимовым в том числе и на Владимирской земле.

Максимов рос в глухом посаде Парфентьеве, затерянном среди лесов Костромской губернии, в семье почтмейстера, бывшего начитанным и культурным человеком. Интерес к русскому прошлому Сергей Максимов испытывал с юности. Много молодых людей того же склада оказалось среди друзей Максимова по Московскому императорскому университету. Изучение жизни крестьян, городских ремесленников стало в ту пору своеобразной модой. Расцвёл жанр так называемого "физиологического очерка" - нравоописательного рассказа о людях разных профессий и занятий. Проучившись в Москве два года, Максимов перебрался в Петербург, где опубликовал свой первый литературный опыт - "Крестьянские посиделки в Костромской губернии". Его заметили. Сам Тургенев пришёл в восторг от очерка "Сергач" о бродячих поводырях дрессированных медведей. После первых успехов Максимов решает предпринять путешествие по глухим углам России, напитаться народной жизнью. Летом 1855 года он приезжает в восточную часть Владимирской губернии, откуда разбредались по стране офени-торговцы промышленным товаром вразнос. У этих мобильных бизнесменов существовал особый искусственный жаргон, непонятный для окружающих. Максимову захотелось создать словарь этого чудного языка.

Вот что писал впоследствии Максимов об офенях (книга "На Востоке"). "Они известны под общим прозванием "ходебщиков", "корабейщиков", "разнощиков"; в Малороссии называют их "варягами", на севере - "торгованами", в Белоруссии - "маяками", в Сибири - "суздАлами", на Кавказе - "вязниковцами"; сами себя зовут они "мазыками". Селениями своими они группируются преимущественно в Вязниковском и Ковровском уездах. Торгуют образами, книгами, красным товаром, сыром, колбасами - всем тем, что успело залежаться и прогнить в московских лавках, на что падок и помещик, и деревенская девка и баба, и сельский поп, в чём нуждается и богатый, и и грамотный крестьянин. Для того, чтобы крупнее обманывать и легче для своих объяснять все тонкости надувательства, у купцов этих существует особый язык - офенский". Из Вязников дорога привела Максимова за 40 вёрст, в село Холуй, с иконописцами до последнего обитателя, с окрестными деревнями и сёлами, заселёнными исключительно одними офенями. В Холуе писатель-путешественник дождался Тихвинской ярмарки. Как он писал, "книги продаются здесь десятками и на вес, картины - пачками и стопами, красный товар - на аршин и штуками". В местном трактире  за пивом Максимов разговорился с офеней.
- А что, дружище, говорят, у вас язык есть свой какой-то, да я этому не верю: на что он вам?
- Надо.
- Не врёшь, так правда. Научи-ка!
- Ещё на пару пива.
-Идёт. По-твоему, как вот это?
- Армяк.
- По-нашему ширтяк.
- Дом.
- По-нашему рым.
В радости, за четверть водки с закуской, питерский гость раскрутил холуйского коробейника на несколько сотен слов, которые торопливо записал в тетрадь. "Лох" -мужик, баба - "гируха", девка - "карата", голова - "неразумница", репа - "кругалка", рубли - "круглеки", поп - "кочет", напиться - "набусаться", бежать - "ухлывать", продавать - "кухторить" и проч. и проч. Приложив к четверти водки ещё новую, то есть всего за полведра горькой, Максимов собрал больше тысячи офенских слов и выражений, а также подробностей уклада и бизнеса коробейников. "Я спрашивал обо всём, чего мне хотелось, записывал, что хотелось; офени трепали меня по плечу, целовались со мной, называли дружком, приятелем. Я торжествовал, я готов был жить у них ещё не одну неделю, да так бы и сделал, если бы не налетело тёмное, дождливое облачко, которому суждено было омрачить ясный горизонт моей жизни в селе и разбить мгновенно все мои планы."

В один из дней, проведённых в Холуе,  к Максимову подошёл здешний священник и завёл осторожный разговор о том, что офени не такие добряки и простаки, как кажутся. Они приходили к священнику и говорили, что приезжий из Питера -сомнительный и опасный человек, что-то всё пишет про них и, глядишь, продаст. Напрасно писатель объяснял священнику свои бескорыстные намерения; тот посоветовал ему поскорее уехать от несчастного случая, ибо он может произойти в тот же день. "На другой день, на ранней заре, я выбрался из села и целые двадцать вёрст находился в том беспокойствии, которое может испытать человек с большими деньгами, проезжающий ночью в тёмном лесу, где, как говорят, пошаливают. Боялся я не за себя, за свою записную книжку."В дальнейшем, сергей Максимов объездил всю Россию. Поездки на Амур, на Север, на Урал, на Каспий, по Смоленщине и Белоруссию воплотились в художественные отчёты о подлинной  российской жизни. Книга "Куль хлеба и его похождения" переиздавалась не единожды и сделалась любимым домашним чтением для нескольких поколений. Автору многочисленных путевых наблюдений Российское географическое общество присудило за его книги золотую медаль, он был избран в Академию наук по отделению русского языка и словесности. Им зачитывались, его ценили, и смерть Сергея Васильевича Максимова в 1901 году приняли как тяжёлую утрату для русской культуры.